Раз в три месяца участники программы «Сообщники OCCRP» задают вопросы одному из журналистов OCCRP о каком-либо его (ее) расследовании. В этом выпуске рубрики «Спросите OCCRP» региональный редактор Обри Белфорд ответил на вопросы о двух расследованиях, касающихся связей президента Дональда Трампа за рубежом.
В сентябрьской публикации Белфорд рассказал о том, как тайная встреча в отеле «Уотергейт» в Вашингтоне помогла наладить весьма неоднозначные связи между Дональдом Трампом и президентом Турции Реджепом Тайипом Эрдоганом.
Статья Белфорда стала своеобразным продолжением его расследования 2019 года о попытках Льва Парнаса, Рудольфа Джулиани и прочих участников «украинского скандала», повлекшего импичмент Трампа, подготовить дезинформацию, чтобы помочь Трампу переизбраться в 2020 году.
«Сообщники OCCRP» прислали вопросы и о самих расследованиях, и о подходе Белфорда к сбору журналистских материалов.
«Кто такие “сообщники OCCRP”?»
Почему Льва Парнаса и Игоря Фрумана не «отфильтровали» на этапе проверки репутации? Или в Вашингтоне всегда были подобные персонажи с доступом к влиятельным политиками?
Бизнес, связанный с иностранным лоббированием, в нынешнем виде существует не одно поколение. Не случайно некоторые одиозные фигуры современной «грязной политики» – это бывшие пионеры «новых подходов» в 80-е годы, например, Пол Манафорт и Роджер Стоун. Их фирма Black, Manafort, Stone and Kelly в ту пору стала скандально известной, представляя интересы Фердинанда Маркоса, Мобуту Сесе Секо, Жонаша Савимби и других диктаторов. Лоббисты из Black, Manafort, Stone and Kelly выступили первопроходцами (в худшем смысле этого слова).
С годами эти методы лоббирования и новые политические практики сближались все больше. Стандарты американской политики деградируют, а тем временем всё большие потоки денег (зачастую иностранных) текут в Вашингтон. Игоря Фрумана и Льва Парнаса охотно принимали в высших политических кругах, потому что они выписывали внушительные чеки, и никто не хотел задавать неудобных вопросов.
При администрации Трампа такие лоббисты получили больше свободы? Несомненно. Но разница тут в масштабе, а не в самом принципе.
Когда Трамп прибыл в Вашингтон, у него там не было своей серьезной сети. И поэтому такие люди, как Брайан Баллард — крупный сборщик средств для кампании Трампа во Флориде, но в Вашингтоне малоизвестная персона, — смогли в рядах «победной процессии» Трампа попасть в Вашингтон. Но даже когда они там очутились, они не то чтобы изобрели абсолютно новый способ торговли политическим влиянием.
Иностранные правительства постоянно нанимают американских лоббистов. Почему же привлечение Турцией фирмы Балларда — это какая-то особо проблемная ситуация?
Отношения между Баллардом и Турцией сами по себе не такие уж странные. Интересно то, как возникли эти отношения. По имеющимся данным, Турция выстраивала связи с администрацией Трампа, используя бизнесменов, у которых нередко обнаруживаются криминальные контакты. Что же касается американской стороны, люди из ближнего круга Трампа были рады принять деловые предложения от очень сомнительных персонажей.
К сожалению, услуги по лоббированию иностранных интересов стали в Вашингтоне повсеместным и очень прибыльным делом. В основе этого бизнеса, по сути, «торговый обмен», когда люди, проведшие много лет на госслужбе, решают «монетизировать» свои связи и влияние. Клиенты у них самые разные — от вполне безобидных до отпетых негодяев. Есть законы, которые регулируют лоббистскую деятельность, например Закон о регистрации иностранных агентов, но проблема в том, что эти законы редко соблюдают.
OCCRP «прославил» Льва Парнаса на всю страну. Почему же он согласился дать вам интервью?
Забавно, но мы со Львом Парнасом едва обмолвились парой слов. Прошлым летом, когда я готовил материал для первой статьи о Джулиани и Украине, мне конфиденциально сообщили, что Парнас и Фруман остановились в пятизвездочном отеле в Киеве. Я был еще на начальном этапе расследования, выходить на контакт было рано, поэтому я просто отправился в центр, увидел их обоих на террасе отеля и незаметно сделал несколько фото. [*Прим. редактора: Обри Белфорд живет и работает в Киеве*] Потом я отправлял Парнасу эсэмэски, но в ответ получал лишь уклончивые сообщения.
Мне нужен был журналист в США, который мог бы связаться с Парнасом. С этой мыслью я обратился к BuzzFeed News — изданию, которое открыто к сотрудничеству с другими новостными организациями. И они отправили одного из своих журналистов, Майка Саллаха, во Флориду, прямо домой к Парнасу. В итоге Майку удалось поговорить с ним несколько раз, и его материал стал крайне важным для украинской статьи.
Что касается турецкой статьи, то здесь была такая же договоренность: с Парнасом должен был побеседовать американский журналист. На этот раз такую роль взял на себя Адам Класфельд, который уже был знаком с Парнасом и его адвокатом, так как освещал его уголовное дело.
Я могу лишь предполагать, почему Парнас согласился общаться с нами на темы нашей украинской статьи, но относительно второго материала все предельно понятно. Парнас думал, что входит в круг «людей Трампа», но после его ареста они отреклись от него. Я полагаю, им движет месть, а поскольку шанса на президентское помилование у него нет, он хочет всячески показать судам и следователям, что готов сотрудничать и быть полезным, что у него масса информации, которую еще не предали огласке.
Какую пользу мог извлечь для себя Трамп, если бы помог [президенту Турции Реджепу] Эрдогану свернуть расследование в отношении Halkbank?
Этого никто не скажет наверняка, нам остается лишь догадываться. У Трампа есть коммерческие интересы в Турции. Со слов таких людей, как Джон Болтон, складывается впечатление, что Эрдоган и вправду очень впечатляет Трампа как «крутой политик», и он ощущает что-то вроде эмоциональной близости к нему. Но, пожалуй, ключевой момент в том, что Турции удавалось заявлять свои интересы перед Трампом через нескольких людей, будь то Брайан Баллард или партнер по проекту «Трамп Тауэрс» в Стамбуле Мехмет Али Ялчиндаг, которые вкладывались в бизнес Трампа или финансировали его политическую кампанию. Когда мы впервые опубликовали расследование, на этот счет не было полной ясности, но последующие материалы, например в New York Times, показали, какую именно выгоду мог извлечь Трамп.
Кто-нибудь в Белом доме отреагировал на ваши расследования о лоббистских усилиях Турции или роли Руди Джулиани, описанной в украинской статье?
По сути, нет. В докладе с данными от заявителей о коррупции, который привел к импичменту Трампа в минувшем году, содержалось несколько ссылок на наше расследование об Украине. Была недолгая и невразумительная попытка со стороны Fox News и Breitbart (а также со стороны юристов Виктории Тонсинг и Джо Ди Дженова, которые работают на украинского олигарха Дмитрия Фирташа) выставить материалы OCCRP как операцию Сороса или «теневого правительства» с целью устроить импичмент. Но эти утверждения не вызвали резонанса, и они их оставили.
Вы узнали о встрече Трампа с Эрдоганом в 2017 году, когда занимались другой темой. Как вы думаете, часто ли антикоррупционные активисты упускают ценные сведения, потому что не могут отвлечься от основных объектов внимания?
Здесь сложно сказать что-то определенно. Я считаю, что главное — держать всё в поле зрения и постоянно прорабатывать детали. Коррупция сейчас настолько глобализировалась, что, смотрим мы на Африку или на Центральную Азию, мы часто возвращаемся к одним и тем же именам. Иногда на самом деле кажется, что в мире лишь примерно тысяча крупных мошенников, и они все хорошо знают друг друга. Естественно, это преувеличение, но определенные связи постоянно всплывают в самых неожиданных местах. Важное условие, чтобы суметь уличить их: сохраняйте документы, подробно все записывайте, и пусть голова остается свежей. И самое главное: максимально делитесь с коллегами информацией, насколько это реально возможно и безопасно.
Как вы понимаете, когда зацепка исчерпала себя и надо двигаться дальше — заниматься другими темами или другими персоналиями?
Я думаю, журналисты часто слишком эмоционально вовлекаются в определенную тему и тратят на нее слишком много времени. Или наоборот: их отвлекают какие-то новые, поверхностные вещи, и они теряют концентрацию.
Я не уверен, выработалось ли у меня уже вот к этому моменту правильное чутье, но есть определенное ощущение, которое, я знаю, возникает, когда я начинаю терять нить. Ты берешься за перспективную для расследования тему и вдруг неожиданно для себя почти ежечасно обнаруживаешь новые факты. Это очень будоражит и увлекает, и ты развиваешь свою линию, пока она вдруг не прерывается, а ты останавливаешься, и кажется, будто находишься в темной чаще. За одним из этих сотен деревьев твоя нить расследования начинается снова, но ты не знаешь, за каким именно. Поэтому ты в поисках начинаешь судорожно метаться от одного дерева к другому. Что касается меня, то это та стадия расследования, когда ты снова начинаешь изучать слабые звенья, совпадения, кто чей родственник — такого рода вещи. Часто тебе удается вновь выйти на правильную нить расследования, но иногда и не удается. Думаю, главное здесь — осознавать тот факт, что ты попал в фазу «потери ориентира», что надо честно для себя решить, сколько времени ты еще готов на это потратить, прежде чем, возможно, поймешь, что лучше поберечь ресурсы для другого и остановиться.