Национальный исторический музей Кыргызстана много лет был важным центром культурной жизни Бишкека: в здании периода советского модернизма выставлялись традиционные головные уборы, ковры 19-го века и редкие плакаты с Лениным. Но после закрытия на реконструкцию в 2016 году музей стал домом-призраком.
Пять лет почти никто, включая большую часть сотрудников, не знал, что происходило внутри.
Несколько странных происшествий намекали на то, что с затянувшейся реконструкцией явно что-то не так. Сначала в музее произошел пожар, причиной которого называли поджог. Затем кыргызское правительство внезапно решило захоронить уникальную мумию из музейной коллекции, что вызвало возмущение в обществе и научных кругах. В 2020 году суд признал бывшего премьер-министра виновным в растрате госсредств во время ремонта.
В мае 2021 года OCCRP и «Клооп» опубликовали расследование о том, как правительство и руководство музея попытались скрыть гибель в пожаре как минимум 18 исторических ковров из основного фонда музея. Тогда кыргызские власти проигнорировали расследование и через несколько месяцев открыли музей для посетителей.
Внутри недавно реконструированного музея (Фото: Азат Рузиев / Клооп)
Казалось, что важный вопрос — пострадали ли другие экспонаты — останется без ответа.
Но теперь «Клооп» и OCCRP получили подтверждения того, что последствия пожара оказались намного серьезнее заявленных.
К журналистам попали два письма в адрес Министерства культуры, в которых сотрудники музея рассказывают, как они обнаружили сотни «остатков частично и полностью сгоревших предметов музейного значения» во время уборки подвального помещения музея в июле 2021 года.
«В подвале музея нашли сгоревшие музейные вещи в количестве семи коробок», — сказано в одном из актов, подписанных хранителями. «При их вскрытии мы нашли экспонаты с номерами основного и вспомогательного фондов. Документы, картины, книги, плакаты, ковры. Они все сгорели, сгоревшие места были вырезаны».
Традиционный кыргызский ковер шырдак серьезно пострадал в огне (Фото предоставлено источником, знакомым с внутренней деятельностью музея)
После находки, как указано в письмах, новое руководство музея создало специальную комиссию, которая составила списки пострадавших предметов. Этот перечень был приложен к письмам. Согласно ему, 350 пронумерованных и каталогизированных экспонатов были повреждены или уничтожены. Пострадали и 600 других предметов.
Многие из утраченных экспонатов относятся к советскому времени, включая ранний революционный период, но среди них были и книги 19-го века.
После изучения писем возникает вопрос: были ли пострадавшие экспонаты умышленно спрятаны?
Журналисты получили документы от источника, который знаком с деятельностью музея и пожелал остаться анонимным, чтобы не скомпрометировать дальнейшее расследование.
Источник сказал, что администрация музея годами скрывала правду. «Всю дорогу с 2016 года [прошлые руководители] лгали, что пять лет все было нормально, и здесь мы обнаруживаем, что это вообще не так», — сказал источник.
По его словам, Министерство культуры знает о пострадавших экспонатах. Никакой официальной информации об этом ведомство не публиковало.
Анаркуль Исиралиева, директор музея на момент пожара, больше не возглавляет его, но все еще работает в учреждении. Она не ответила на просьбы о комментариях.
Журналисты попытались связаться с несколькими людьми из администрации музея, но они либо не успели ответить на момент публикации, либо отказались давать комментарии. В Министерстве культуры также не ответили.
Удивительная находка
Письма и приложения к ним объясняют, как обнаружились пострадавшие экспонаты: сотрудники музея обнаружили их в подвале во время уборки.
Музейный работник показывает обгоревший артефакт (Фото предоставлено источником, знакомым с внутренней деятельностью музея)
Источник видит в этом заслугу нынешней исполняющей обязанности директора музея Гульбары Абдыкалыковой. «Она методично добивала, добивала [уборку подвала] и в итоге обнаружила склад, который предыдущее руководство скрыло — за шкафами закрыло», — сказал источник.
В закрытом помещении сотрудники нашли порядка 900 сгоревших или обгоревших предметов. Из них примерно 350 имели учетные номера, которые наглядно показывают, что предметы были частью музейных коллекций.
Большая часть других предметов также может оказаться музейными экспонатами, но по причине того, что они не были отмечены должным образом — идентификационные номера либо сгорели, либо их вырезали, либо вообще никогда не прикрепляли, — невозможно определить их историческую ценность.
«По предварительной оценке, предметы относятся к основному, вспомогательному, справочному, мемориальному и подарочному фондам музея», — написано в одном из документов.
Среди 350 поврежденных предметов с указанными идентификационными кодами четыре ковра, порядка 300 фотографий и документов и 40 исторических плакатов и афиш. Остальное — это книги, журналы и документы, а также четыре традиционных кыргызских ковра — шырдаки. Журналисты не смогли определить их ценность.
Противоречивые заявления
Ни от правительства, ни от администрации музея невозможно было получить ответа, что же именно произошло в музее в ночь пожара, 22 июля 2016 года.
Частично сгоревшие фотографии из мемориального фонда музея (Фото предоставлено источником, знакомым с внутренней деятельностью музея)
Сразу после происшествия правительство Кыргызстана выпустило пресс-релиз с уверениями о том, что ни один экспонат не пострадал. Согласно версии властей, возгорание произошло в складском помещении рядом с конференц-залом, где хранились вещи, не представляющие ценности.
Однако спустя несколько дней Исиралиева, бывшая на тот момент директором, рассказала местной газете, что один экспонат все-таки пострадал — старая юрта, которую уже собирались списать. Остальные экспонаты, по словам Исиралиевой, вывезли из помещения до реконструкции и хранили в секретном помещении.
Пять лет официальная версия о том, что экспонаты в целости и сохранности, казалась правдой. Но затем OCCRP и «Клооп» получили внутренние музейные документы, согласно которым сгорела не только юрта: 18 ковров из основного фонда и несколько войлочных изделий, например традиционные кыргызские ковры - шырдаки, также серьезно пострадали от огня.
Также из документов следовало, что межведомственная комиссия, которую собрали для оценки сохранности экспонатов после пожара, постановила, что пострадавшие объекты были ветхими и практически не представляли ценности.
Когда OCCRP и «Клооп» запрашивали комментарии у Министерства культуры во время публикации предыдущей истории, официальные лица выдвинули ту же версию: поврежденные предметы были ветхими, а некоторые были определены к списанию еще в 90-х годах. Их не списали только потому, что музей не смог провести официальную инвентаризацию из-за ремонта.
В совокупности ранее доступные документы указывали, что пожар уничтожил всего 24 ветхих предмета, включая 5 ковров.В документах не было сведений о повреждении или уничтожении еще 350 экспонатов.
Также появились признаки того, что и эта версия не совсем верна. По словам нескольких сотрудников музея, опрошенных OCCRP и «Клоопом» в 2020 и 2021 годах, ковры были ценными, находились в хорошем состоянии и никогда не готовились к списанию.
Журналисты также получили документы, противоречащие заявлениям министерства: в 2013 году музей завершил полную инвентаризацию.
Конференц-зал музея после пожара в 2016 году (Фото предоставлено одним из музейных работников)
Уголовное дело
Официальные лица также предоставили противоречащие друг другу объяснения о том, где находились экспонаты в момент возгорания.
Пока Исиралиева заявляла, что все экспонаты вывезли из музея за несколько месяцев до возгорания, персонал и документы межведомственной комиссии указывали, что на момент пожара конференц-зал был местом временного хранения экспонатов. После возгорания часть экспонатов перевезли в подвал Министерства культуры, другую часть отдали на хранение в Национальный банк.
По какой именно причине случился пожар, до сих пор неизвестно. В отчете судебных экспертов, которые расследовали причины пожара по запросу бишкекской милиции, говорилось, что пламя возникло из «открытого источника огня с использованием ускорителей горения».
В отчете отмечено, что были признаки «множественных самостоятельных очагов пожара в конференц-зале, причем выгорания в множественных очагах пожара характерны для горения разлитой горючей жидкости (ускорителей горения)». Однако эксперты не сделали однозначного вывода о причине пожара, а собранная ими информация не была обнародована до тех пор, пока OCCRP не опубликовал свое расследование.
Исиралиева также делала противоречивые заявления о причине пожара. В прошлом году она сказала OCCRP и «Клоопу», что это был поджог, но затем изменила позицию и стала утверждатьчто ссылалась только на заключение судебной экспертизы и никогда не имела ввиду, что верит в версию с поджогом.
В 2017 году по факту пожара районная милиция возбудила уголовное дело. Нынешний статус дела неизвестен. Когда OCCRP и «Клооп» готовили первое расследование в прошлом году, Министерство внутренних дел не ответило на запросы о комментарии.